ВЕЛОСИПЕД С РЕАКТИВНЫМ ДВИГАТЕЛЕМ Несколько лет назад одна очень уважаемая областная газета опубликовала этот снимок. Автор материала сопроводила его таким рассказом: «Этот страшный снимок хранится у меня уже много лет. <…> Да, на любительском снимке запечатлено ноябрьское цунами 1952 года. И, скорее всего вторая его волна. Город Северо-Курильск еще цел, но на берегу моря уже чернеет выброшенный песок. <…> Спустя 50 лет после северокурильской трагедии трудно рассчитывать на то, что автор публикуемого сегодня фотоснимка жив. И, тем не менее, я надеюсь: а вдруг сегодня проживает на наших островах тот человек, который встретил стихию с фотоаппаратом в руках и сохранил для будущих поколений один (?) трагический фрагмент нашей с вами истории. Уверена, что его комментарии к фотоснимку помогли бы получить ответы на многие вопросы». И подпись журналиста. РЕДАКЦИЯ ПОШУТИЛА, НО АВТОР ПОВЕРИЛ Потом газета получила много откликов, люди вспоминали подробности цунами, горе, им принесенное. Все это было тут же опубликовано. Кроме одного письма. Его написал в редакцию автор снимка, начальник ПДС НГДУ «Катанглинефтегаз» Владислав Лысенко. - Уважаемая редакция, - писал он, - хочу уточнить, что этот снимок никакого отношения к северокурильскому цунами не имеет. На нем мною запечатлен паровой выброс на скважине № 846 месторождения Центральная Оха, который произошел 5 декабря 1974 года. В подтверждение своих слов В. Лысенко приложил к письму еще один снимок, сделанный им в следующую секунду после опубликованного в газете. То же событие, но на несколько сантиметров сдвинутое в ракурсе. Однако ни редакция, ни автор газетной публикации почему-то не пришли в восторг, оттого что нашелся тот самый фотограф, способный обогатить снимок своими комментариями. Никакого ответа Владислав Михайлович не получил. Даже извинений. И все же редакция уважаемой газеты напрасно пренебрегла рассказом очевидца, пусть и совершенно другого события. Сегодня мы исправляем это недоразумение и предоставляем нашим читателям возможность отправиться в прошлое – в год 1974, на север Сахалина. Рассказывает автор фотоснимка Владислав Михайлович Лысенко. ВМЕСТО РЫБАЛКИ ВЫБРОС ПАРА - Это было как раз на день сталинской конституции – 5 декабря 1974 года. Я тогда жил на Колендо недалеко от Охи и работал начальником ЦИТС нефтегазодобывающего управления. Мы с главным инженером этого же НГДУ Анатолием Васильевичем Деминым отправились на залив ловить корюшку. Еще затемно пробурили лунки, и с первыми лучами солнца начался клев. Тут видим, прямо по льду к нам бежит человек из общежития и кричит, что нас срочно к телефону. И одновременно стало видно макушку этого гейзера. Мы поняли – выброс. Сразу на машину и в Оху. Снимок этот сделали как раз при подъезде к городу. Вид был действительно угрожающий, но даже тогда мы еще до конца не осознали всю сложность ситуации. Это был неуправляемый паровой выброс из пласта через скважину. БУНТ «КЛОПОВ» Буквально на окраине города расположился промысел Центральная Оха. Тут было чуть больше семисот скважин-мелкашек, глубиной 100-120 метров, иная доходила до 200. Мы их клопами называли за небольшую глубину, а, главное, за низкий дебет. Рядом с промыслом стоит ТЭЦ, в том числе обогревающая город – паропровод шел над поверхностью земли по территории нефтепромысла. Но Оха была не в состоянии потребить весь вырабатываемый ТЭЦ пар. Вот и было принято достаточно грамотное инженерное решение закачивать излишний пар в пласты. Дело в том, что на этом промысле добывалась нефть очень вязкая, она так и называлась – тяжелая охинская нефть. Ее удельный вес почти единица. А так как скважины неглубокие, то температура в пласте почти как на поверхности земли. Нефть такая вязкая, что ее можно было лопатой брать. Чтобы ее разжижить, и решено было закачивать пар, температура которого 270-290 градусов. Это не наше изобретение, в мире подобные технологии уже применялись. Лет пять или семь нам удавалось закачивать пар без серьезных проблем. А потом произошел этот выброс. Дело в том, что при закачке пара в пласт нужно сохранять баланс – сколько закачал, столько же и извлек. Но обустройство нефтепромысла, состояние дорог к скважинам к этому были неподготовлены. НЕФТЕПРОМЫСЕЛ НА БОЛОТЕ До 1944 года здесь была русско-японская концессия. Японцы там и узкоколейку проложили, по ней тележки таскали. И ездили только на лошадях. Когда я в 1968 году молодым специалистом приехал в Оху, на нефтепромыслах сохранились еще конюшни. Насосы, разное оборудование развозилось лошадьми. А самый уважаемый человек в конторе – конюх. Кто у него с утра больше лошадей выпросит, у того и праздник. Вот так японцы сначала работали, а потом мы. А еще они оставили после себя много оборудования, которое блестело, как новенькое и было отличного качества. Кроме того, сам промысел расположен на мари. Поэтому вести ремонт скважин мы могли только зимой, когда трактора не вязли в мари и грязи. Вышедшие из строя скважины так и стояли в ожидании ремонта. Но пар качали круглогодично, соответственно давление в пласте стало очень высоким. И в самом слабом месте, как сейчас помню, это была скважина № 846, началось проявление грифона – выброс смеси пара, песка и конденсата. Он быстро прогрессировал и вскоре перешел в открытый паровой выброс. ГОРОД СПАСЛИ Когда мы с Деминым подъехали к промыслу, уже летели вверх колонны скважин, как макароны, длина каждой от 100 до 200 метров. В месте грифона образовалась громадная воронка, в которую начало все засасывать, в том числе и паропровод. Над городом нависла опасность остаться в декабре без тепла. На место катастрофы уже съехалось все нефтяное и городское начальство, милиция, гэбэшники, пожарные. Но только благодаря главному инженеру объединения «Сахалиннефть» Алексея Николаевича Егурцова, который все взял на себя, удалось удержать ситуацию под контролем и спасти город от замерзания. Алексей Николаевич набрал бригаду отчаянных ребят и поручил им закрепить паропровод. Для этого они должны были попасть в самое пекло, набросить троса на трубу и вторые концы привязать к нескольким тягачам, стоящим на твердой земле. Им удалось заякорить паропровод, но два или три трактора чуть не стащило в воронку. Рядом был электроцех японской постройки. Мы с Деминым туда зашли, земля под ногами играла. Убедились, что там никого нет, вышли. Только немного отошли от электроцеха, как здание сложилось. ХОТЕЛИ КАК ЛУЧШЕ… Неуправляемый выброс бушевал более суток. За железной дорогой были частные дома. «Железку» потом двое суток бульдозерами расчищали. А на некоторых домах крыши провалились под тяжестью обрушившегося на них песка. Станки-качалки и коммуникации в долине речки Охинка были полностью завалены песком высотой 2-3 метра. Даже русло рядом текущей речки изменилось. Электрические столбы накрыло – только макушки с изоляторами кое-где торчали. Эти столбы еще японцы ставили возле каждой скважины, на столбе электрическая лампочка, чтобы оператору ночью было светло. Это не как сейчас, когда скважины совсем не освещаются. Кроме того, возле каждой скважины у японцев стояла будочка, где были необходимые для работы оператора принадлежности. Акт расследования аварии был толщиной с полметра. Приказ по предприятию появился разгромный. Но я не помню, чтобы какая-то информация была в местной газете, не говоря уж про центральные. И хотя человеческих жертв избежали, но материальные потери были очень ощутимы. Получилось, что поставили, как потом мы это назвали, реактивный двигатель на велосипед.
