РОЖДЕННАЯ В СУМЕРКАХ

Надежда Яковлевна Танзина всего на два месяца старше Ногликского района, которому в феврале 2005 года исполняется 75 лет. Коренная сахалинка помнит и чтит обычаи своего народа, продолжает оставаться в гуще интересов аборигенов, всегда участвует в сходах и собраниях, не говоря уж о традиционных посиделках женского клуба «Нивхинка».

КАК НЫГВИК СТАЛА НАДЕЖДОЙ

            - Я родилась 15 декабря 1929 года на острове Гафовича, что на северо-восточном побережье Сахалина. В то время там было стойбище Тыг-Мыть, что означает «Приподнятый». Наш остров по сравнению с другими был выше остальных, отсюда и название стойбища. Всего пять домов было на острове, жили только наши родственники – отцовы братья со своими семьями. У всех разные фамилии, хоть родились от одного отца и матери. Например, я родилась в сумерках, и меня назвали Ныгвик – «Сумерки». Ныгвик - это было и моим именем, и моей фамилией. А когда пришла советская власть, стали всех переписывать, вот тогда и записали, что Ныгвик – это моя фамилия, а имя долго подбирали. Мне говорили: «Давай Эллой тебя назовем». А я не хочу, потому что по-нашему «эл» означает «туго затягивать». Много имен перебрали, потом спрашивают: «Надей будешь?» На Надю я согласилась. А отца тогда назвали Яковом. И все стали его звать Яковом Федоровичем, а фамилия старая – Иргун.  

            Нас у родителей было двое детей, кроме меня еще младший братишка. Положение девочек, девушек, женщин в нивхской семье в старые времена было очень незавидным. Им многое запрещалось: нельзя перешагивать через мужские принадлежности – ружье, охотничье снаряжение, собачью упряжь. Нельзя даже ненароком задеть подолом платья мужчину. А если прикоснешься нечаянно к дальнему родственнику, приехавшему погостить, то родители девушки будут задабривать его подарками – лучшей собакой или куском материи. Девочкам запрещалось говорить повышенным тоном не только с взрослым мужчиной, но и с младшим братом. Правда, наказания по-русски – угол, ремень, шлепок пониже спины – они тогда не знали. Это сейчас мы так воспитываем своих детей, наверное, поэтому они и получаются такими плохими.

Моя мама умерла рано, я смутно помню, как ее в лодку сажали, держали на руках, увезли в больницу, и больше она в стойбище не вернулась.  И мы с братом остались только с отцом. Уже когда на Даги переехали, и я в школу пошла, отец женился на двоюродной сестре моей матери. С ней они и прожили до конца дней своих.

КОММУНИСТЫ ПЛОХИЕ, А ПАРТИЙНЫЕ ХОРОШИЕ

            В детстве у меня было много друзей и все они почему-то русские. Была у меня близкая подружка Шура Мищенко. Так вот ее отца и отца моего будущего мужа однажды забрали прямо из дома люди с винтовками. Было это, наверное, году в 1937-ом. Мы тогда еще в школу не пошли. Хорошо помню, как шли солдаты по поселку. Кто-то их к нам перевез на лодке. На головах остроконечные буденовки, шинели длинные с красными планками поперек груди, винтовки болтаются. А потом забрали наших мужчин и увезли на лодке. Нам, детям, взрослые тогда говорили: «Не выходи на улицу». Видно было, что все боялись. И нам этот страх передался.

            Потом мой отец всегда говорил, что коммунисты плохие люди. А партийные – хорошие. Я ему говорю: «Это одно и то же, папа». Он не соглашался, считал, что это коммунисты приходили, забирали наших мужчин в тюрьму. А партийные – это, которые колхозом руководили, добро делали. Такая путаница у него в голове была. Даже перед смертью всегда со мной спорил. Образования у него совсем не было. Правда, на курсы ликбеза он ходил. Тогда все взрослые ходили на эти курсы. А я еще маленькая была, меня даже в школу не брали,  но тоже так хотела грамоту знать, что с ними увязывалась, там и научилась писать, считать и читать. Многие взрослые так и не научились ничему, а нам, детям, было легче.

КОНФЕТЫ ЕЛИ ЯЩИКАМИ, А ВОДКУ НЕ ПИЛИ СОВСЕМ

Помню, что до войны мы хорошо жили. Конфеты, печенье – все ящиками. Когда советская власть пришла на Сахалин, жить стало лучше. Собственно, как было до нее, я не знаю, меня тогда на свете не было. А до войны, я хорошо помню, у нас всегда конфеты были, такие, без фантиков, подушечки и круглые, в сахаре, разноцветные. Иной раз продавщица выставляла ящики прямо к входу в магазин. Люди ее спрашивают: «А что они здесь стоят?». «Да никто не покупает уже».

            А вот водку тогда не пили, по крайней мере, я не помню, чтобы кто-то был пьяный. Мой папа вообще не пил. Так до старости и не пристрастился. Если к нему гость придет, которого он уважает, то ему бутылку поставит, а себе чуть-чуть нальет, как будто с ним выпивает. Как он говорил, для приличия. Да и другие знакомые, я не помню, чтобы пили. Видимо, не принято это было, чтобы как сейчас пить, орать. Все делом занимались. Летом рыбачили. А весной готовились к путине.  Тогда сетки из простых ниток были. Большие рулоны привозили в стойбище, надо было их кипятить. Какую-то смолу в чаны наливали, дубовую кору добавляли, чтобы крепкие сети были.

            Лодки делали. Были у нас русские плотники. Они научили делать лодки из досок. Ставили высокие козлы на длину бревна между ними. И двуручной пилой – один сверху, другой снизу – распиливали это бревно на доски. Дома строили, сруб из бревен, а из досок – полы, потолки, чердаки.

            Ели в основном рыбу, которую сами поймали. Еще в Чайво жили, а нас оттуда пересилили в шестидесятых годах, так мы там понятия не имели, как можно свою еду продавать. Угостить могли, а продавать нет. Камбалу, корюшку – все это сушили. Юколу делали и из красной рыбы, но в основном ее солили. Во время войны, хорошо помню, соли не было. Добывали ее так: разожгут костер, в железной банке ставят на него морскую воду кипятить. Она выкипает, и на стенках банки соль остается.

В КИНО СХОДИЛА И ЗАБЕРЕМЕНЕЛА

            Почему-то, когда мне было 15-16, в нашем поселке почти не было парней. Приезжали сезонные рабочие на рыбобазу. Русские, а вот своих почти не было. Мы с моей двоюродной сестрой Ниной ни с кем тогда не дружили. А бабка наша все нас предупреждала: «Смотрите, осторожнее с мужчинами, чуть дотронется, сразу забеременеете». Мы с Ниной ходили в кино,  обычно садились, где пустых мест было много. А однажды по обе стороны от нас сели мужчины. Мы все сжались, боялись, чтобы не прикоснуться хотя бы рукавами. До конца не досидели, убежали домой. А потом долго рассматривали себя и друг друга – растет живот или нет. Бабушка зашла, спрашивает: «Что вы тут рассматриваете?» Мы ей объяснили, что в кино рядом с нами сидели мужчины, и, может быть, прикоснулись к нам рукой, а теперь мы смотрим, не беременные ли? Бабушка чуть со смеху не упала.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ. И ПОСЛЕДНЯЯ

А влюбилась я в первый и последний раз в своей жизни в Бориса Мугдановича Танзина. Мне было 19 лет, а он на девять лет старше. Уже в армии отслужил. Его друг поехал в Ленинград учиться, а Мугдановича не пустили, потому что он был сыном врага народа. Зато он был у нас избачом – заведовал избой-читальней. Потом мы поженились, и я узнала, откуда дети берутся. Шестерых родила. Два сына уже умерли. Шурик инвалид второй группы. И Юра. Он в армии инвалидом стал. Ступни у него отмерзли, когда он в Улан-Удэ служил. Пальцев не было, на пятках только ходил. Даже инвалидность не оформил. Потом повесился. И другие дети тоже не очень счастливые. Дочь на учительницу выучилась, а сейчас спилась. Другая дочь сейчас в лаборатории работает. Пила одно время, а сейчас, тьфу-тьфу, боюсь сглазить, держится.

            А мы с мужем всегда были равнодушны к спиртному, разве что по праздникам. Борис Мугданович много работал, был инспектором по народам Севера. Ездил по всем стойбищам, поселениям. Председателем сельсовета на Чайво был, в селе Венское, инспектором культпросветучреждения. Потом в Ноглики переехали, получили здесь неблагоустроенную квартиру. Муж пошел в леспромхоз работать десятником. Голова у него хорошо работала, он ведь на бухгалтера выучился. А коммунист был заядлый.  Помню, на Дагах мы жили. Он очень любил охотиться. Поехал как-то на уток на Чаячий остров. И потерял там свой партийный билет, выпал он у него из кармана. Как горевал Мугданович! Не ел, не пил. Неделю ездил на Чаячий, искал свой билет. И ведь нашел! Дафнии уже края объели.  

 Я уже лет пятнадцать как вдова, умер он от инсульта.

ПОЧЕМУ СЕЙЧАС ВСЕ ПЬЮТ И ВОРУЮТ

            А жизнь моя была интересной. Еще до замужества была секретарем комсомольской организации. На заседания бюро райкома добиралась на собачьей упряжке, которая не всегда меня слушалась. До Ныйво, бывало, доеду, у родственников чаю попью, и дальше в путь. Сразу после школы взяли меня на работу кассиром в колхоз. Потом меня завхозом назначили. Папа надо мной всегда смеялся, потому что я не умею людьми командовать. Не могу им, например, сказать, шли колодцы чистить. Залезаю сама, долблю там лед. Мимо русский дед проходит, заглядывает в колодец: «Надя, ты что там делаешь, зачем залезла в колодец?» Он кого-нибудь приведет и велит мне вылезать, мол, вот рабочий почистит.

Потом перешла я в бригаду рыбачить. У нас был закидной невод, метров 250-300. В залив ходили на лодке. Шесть человек гребут, один рулевой и трое забрасывают сети. Всё дружно, слаженно. Сейчас так уже никто не рыбачит. А рыбу – селедку, кету, горбушу – сдавали на рыбобазу. Воровства тогда не было, даже понятия такого не было. Это только вот здесь, в колхозе «Восток», уже в последние годы началось повальное воровство. В открытую стали воровать соль, сети, бочки, все подряд. Я думаю, правительство виновато. Люди стали бедно жить. Раньше тоже вроде небогато жили, но на хлеб, масло, сахар, крупы, даже конфеты и фрукты денег хватало. Сейчас совсем не так. Добавили пенсионерам пенсию, а цены еще выше подпрыгнули. Мы опять не можем ничего себе купить. Никак не догонишь. А еще потому стали воровать, что люди видят, что и власть ворует. Наверху все воруют. Про это много пишут в газетах. Люди читают, да и просто так слышат, друг от друга.  

            Сейчас Надежду Яковлевну зачастую мучает давление. Но она не сдается болезням. Шьет торбаза из нерпы, шкуру которой сама и выделывает. По-прежнему любит посидеть в клубе «Нивхинка», пообщаться на родном языке, вспомнить молодость и просто посмеяться шуткам подруг. Рядом с ними не замечаешь возраста, забываешь про болезни и жизненные невзгоды. Да, и день рождения скоро – хороший повод для задушевных бесед и теплых воспоминаний.